Об одном типе погребальных головных уборов у южных северян в конце X-XI вв.

А.Г. Шпилев,

ученый секретарь

Курского государственного

областного музея археологии

Статья размещена на сайте с любезного разрешения автора.

© А.Г. Шпилёв 2005г.

Одним из оригинальных украшений Днепровского Левобережья, время от времени встречаемым при исследовании погребальных комплексов конца X – XI вв., являются пластинчатые очелья[1]. Они представляют собой ленты из серебра или билона 45 – 46 см длины и 1,5 – 2 см ширины, сужающиеся края которых загибаются в петли-крючочки длиной 0,5 – 1 см (Рис.1, 1-4). Сплав, из которого изготовлялись очелья, делался на основе серебра (до 70 %) с добавлением меди, цинка (для понижения температуры плавления) и свинца (от 1,4 до 4 %). Высокая пластичность полученного материала и позволяла, используя холодную ковку с отжигом, превращать проволоку-заготовку в тончайшую пластину миллиметровой толщины (Орлов 1994: С.51).

Область распространения неорнаментированных[2] пластинчатых серебряных очелий с оформленными в виде крючков концами в основном охватывает районы, лежащие в верховьях рек Сулы, Псла и Ворсклы[3]. Находки же подобных изделий в центральных и северных областях Руси (Володино Вологодской обл., Митино Московской обл., Кветунь Брянской обл.), вероятно, связаны с переселенцами, принесшими на новое место жительства привычный для себя тип украшений.

На ряде памятников были зафиксированы очелья, параметры которых отличаются от стандартных. В курганной группе у с. Ницахи (Ахтырский у. Харьковской губ.) длина изделий не превышала 30 см и они имели круглые концы со сквозными отверстиями для связывания (Мельник 1905: 696)[4], а экземпляры из Броварок (Гадячский у. Полтавской губ.) были шире в 2 – 2,5 раза[5].

Делая попытку восстановить внешний вид погребального головного убора с очельем, автор исходит из того, что его основой служил полотняный платок. Об этом могут свидетельствовать остатки тканей, найденые на головах погребенных в Гочево и в курганной группе у «Песчаной дачи» под Сумами. Цвет полотнищ мог быть красным, т.к. П.С. Рыков в гочевском кургане №54 обнаружил на черепе погребенной «плохо сохранившиеся остатки материи красновато-коричневатого цвета» (Рыков 1912: 102-103).

Вероятно, платок крепился на голове посредством завязывания его передних концов на затылке, а получившийся узел скрывала свободно спускавшаяся на спину задняя часть полотнища. Затем вдоль нижнего края платка размещалось очелье[6], под которое для более плотной посадки могли помещать специальную подложку, подобную найденной в кургане №28 Ницахского могильника подкладки из бересты, которую сверху и снизу, наподобие бахромы, украшало несколько десятков серебряных проволочных колец разной величины и толщины. По мнению Е.Н. Мельник, берестяной обруч сверху был покрыт тканью, в которую и продевались кольца, т.к. в уцелевших кусках бересты не было заметно дырочек от их крепления (Мельник 1905: 737).

В кургане №1 из Броварок под остатками серебряного очелья «кое-где сохранились куски красной кожи в виде подкладки» (Хвойко 1904: 44), а в кургане №3 II группы Липинского могильника (Октябрьский р-н Курской обл., Россия) П.И. Засурцевым был обнаружен пришитый по краю на свернутую вдвое кожу фрагмент «налобника» из медной [возможно, окислившееся серебро – А.Ш.] пластины шириной 20 мм и толщиной 1 мм (Засурцев 1949: 17). Впрочем, в случаях с очельями из Броварок и Липино можно осторожно предположить, что найденная под ними кожа являлась не остатками подложки, а фрагментами какого-то головного убора, похожего на кожаную шапочку из радимичского захоронения из кургана №1 у с. Юдичи в Белоруссии (Сабурова М.А. 1975: 19).  

В отличие от Липино и Броварок ни в одном из гочевских захоронений с очельями не зафиксировано присутствие головных уборов на жесткой подкладке. Такая же ситуация отмечается в Горнале (Суджанский р-н Курской обл., Россия), Глинске (Роменский у. Полтавской губ.) и Зеленом Гае (Сумская обл., Украина), что, возможно, свидетельствует или об использовании здесь подложек из ткани, или об отсутствии данного элемента в головном уборе населения этих районов.

В ряде захоронений исследователи отмечали следы частичного или полного крепления очелья к головному убору. Т.к. эти случаи сравнительно редки, нужно рассматривать каждый из них индивидуально. Например, в Гочево единственное очелье с отверстиями для крепления к платку найдено в кургане №35, где была похоронена очень старая женщина, вероятно, сделавшая это лишь с целью уменьшения количества операций, производимых во время надевания головного убора.

В Липино же, вероятно, мы имеем дело с фактом потери очельем роли самостоятельного компонента головного убора и превращением его в декоративный элемент, что объясняется высокими темпами ассимиляции носителей роменской этнографической традиции в данном районе Курского края.

Отверстия, находимые на концах некоторых очелий могли пробиваться после поломки крючков-окончаний. В них или продевали шнурки для фиксации концов украшения, как это, возможно, было с «продырявленной на концах» серебряной лентой из кургана №4 в Глинске (Самоквасов 1908: 218) или же использовали для привязывания каких то предметов, таких как две золотостеклянные бусины, снятые с краев очелья в гочевском кургане №68 (Рыков 1912: 124-125).  

В ряде погребений на затылке под очельем были найдены браслетообразные височные кольца. Фрагменты очелья с большим височным кольцом под черепом обнаружены П.С. Рыковым в погребении из кургана №41 (Рыков 1912: 85-86), а в захоронении 3 кургана №1 под затылочной костью погребенной рядом с очельем «находилось три медных височных кольца [браслетообразные серебряные с заходящими концами, диаметр 7 см – А.Ш.] и два медных бубенчика. Очевидно, кольца были прикреплены к венчику или пришиты к материи на затылке и служили, таким образом, одной из частей головного убора» (Рыков 1912: 6-8). Подобное украшение есть и в Ницахах, где в уже упоминавшемся комплексе из кургана №28 была найдена «часть человеческого черепа с остатками кожи, волос и сохранившимися концами венчика, серебряным кольцом и пучком шелковых шнурков» (Раскопки… 1902: 95).

Приведенные примеры позволяют предположить, что головной убор с очельем мог сзади украшаться пучками шелковых шнурков, прикреплявшихся к нитяным петлям или специально пришитым сзади браслетообразным височным кольцам. Не исключено, что такие же украшения крепились и по обе стороны лица. Об этом могут свидетельствовать находки у висков погребенных пучков шелковых шнурков в кургане № 28 Ницахского могильника (Рис.1, 5) и кисточки из перетянутых узелком шелковых ниток, обнаруженной Д.Я. Самоквасовым в кургане LVI Гочевского некрополя (Дневник… 1915: 20).

Нижняя граница бытования описываемых очелий на сегодня определяется материалами клада, найденного в 2003 г. у с. Жидеевка (Железногорский р-н Курская обл., Россия). На правом берегу р.Усожа (левый приток р.Свапа) был обнаружен глиняный лепной сосуд с 297 обрезанными дирхемами (диаметр 13 – 14 мм, некоторые имеют отверстия, младшая из куфических монет датируется 364 г.х. (974/975 гг.), часть дирхемов обрезана, присутствует отчеканенный в 341 г.х. дирхем из Сувара[7]), милиарисием Василия II и Константина VIII (976 – 1025 гг.), 23 дирхемами с бронзовыми петлями для привешивания, 2 серебряными браслетами с расширяющимися концами, 5 серебряными семилучевыми височными кольцами, хорошо сохранившимися фрагментами головного очелья, предположительно, двумя бронзовыми трапециевидными подвесками и серебряным навершием кресала в виде грифона длиной 6,5 см и весом 41 грамм[8] (Рис.4, 1-2).

Ближайшая бронзовая аналогия жидеевского кресала, отнесенного по классификации Л.А. Голубевой и А.Б. Варенова ко 2-му типу I варианта (Голубева, Варенов 1993), происходит из погребения 12 Веселовского могильника на р.Ветлуге (Рис.3, 6), датированного X – началом XI в. (Халиков, Безухова 1960: с.47-48).

Можно осторожно предположить, что и входящее в состав клада очелье имеет своим прототипом пластинчатые венчики, бытовавшие среди финно-угоров Поволжья в X – XI вв. Так, в погребальный инвентарь финского трупосожжения X в. из кургана № 84 Тимеревского могильника входил узкий серебряный венчик с кружковым штампованным орнаментом и очень узкими концами, загнутыми крючком (Левашева В.П. 1968: 92).  

Серебряные височные кольца Жидеевского клада, по классификации Е.А. Шинакова относятся к типу Н (вариант 29) V группы и так же датируются концом X – началом XI вв. (Шинаков 1980б: 122), что позволяет определить клад, как единый комплекс женских украшений, бытовавший на северо-западе современной Курской области в конце X в.

На территории края найдено еще несколько семилучевых колец. Все они отличаются от жидеевских наличием ложной зерни и относятся к 26 варианту типа К группы IV по классификации Е.А. Шинакова. Это фрагмент кольца из Воробьевского клада (Золотухинский р-н. Рис.3, 3), экземпляры с Большого Горнальского городища (Суджанский р-н. Рис.3, 4) и, предположительно, кольцо с городища Переверзево II (Золоухинский р-н)[9].

Еще один фрагмент серебряного семилучевого височного кольца (Рис.3, 5) был обнаружен на поселении у Горнальского городища в 1990-е гг. Украшение имеет две слабо выраженные параллельные линии посередине гладкого щитка, что роднит его с лучевым кольцам из Полтавского клада 1905 г. А.В. Григорьев считает, что полтавские кольца «являлись грубыми подражаниями каким-то прототипам и были выполнены по оттиску изделия» (Григорьев 1991: 85), однако горнальская находка может свидетельствовать о том, что перед нами один из поздних вариантов южносеверянских височных колец.

Выпадение всех выше перечисленных украшений датируется примерно одним и тем же временем и связано с событиями, приведшими к окончательному включению Северской земли в состав Древнерусского государства. По мнению автора, это произошло после победоносной войны Владимира Святославича с волжскими болгарами в 985 г., завершив которую великий князь начинает усиливать свое присутствие на связывающих оба государства торговых путях, устраняя традиционных посредников между Булгаром и Киевом (Шпилев 2003: 351).

О военной активности Владимира на территории Курского Посеймья могут свидетельствовать датированная концом X в. гибель городища Переверзево II (Золотухинский р-н), слой пожарища конца X – начала XI вв. на городище у с.Капыстичи (Рыльский р-н) и несколько кладов арабских дирхемов (с.Коренная Пустынь 1903 г.; д. Волобуево 1947 г.; с. 2-я Воробьевка 1965 г.), укрытых в третьей четверти X в. (Шпилев 2003: 354-357). К этой же группе относится и клад, обнаруженный в 1978 – 1979 гг. у д.Котовец (Курский р-н), состоявший примерно из 300 дирхемов и не менее 20 милиарисиев. В 2003 – 2006 гг. на месте находки было собрано еще 9 милиарисиев Никифора Фоки (963 – 969 гг.) и Иоанна I Цимисхия (969 – 976 гг.) и несколько десятков дирхемов (большая часть обрезана, один определённый – Мансур ибн-Бен Нух, аш-Шаш, 968 г.).

Тогда же в Курском Посеймье появляются погребения, оставленные переселенными сюда представителями подчиненных великому князю племен. Они зафиксированы на Сейме (Липино), а так же на нижних течениях Тускари (Шуклинка) и Свапы (Голубовка), причем последние перекрывали подходы к таким стратегически важным населенным пунктам как Курск и Рыльск (Рис.3, 1). Отмечаемое рядом исследователей стремление к скорейшей государственной колонизации Курского Посеймья привело к тому, что уже в первой половине XI в. здесь господствует характерный для костюма Руси набор украшений (Енуков 2002: 44; Шинаков 1991: 90), а населенная колонистами полоса вдоль Сейма разрывает единый до этого массив северянского населения.

Часть покоренной посеймской аристократии могла быть переселена Владимиром в другие районы Древнерусского государства. Возможно, одним из таких переселенцев являлась пожилая женщина, похороненная в кургане №53 Кветуньского могильника (Брянская обл., Россия). В состав погребального инвентаря этого захоронения входил «грубо сделанный раннегончарный горшок с неровным линейным орнаментом на тулове и довольно высоким прямым венчиком», серебряный браслет с утолщенными концами, 4 серебряных семилучевых кольца, очелье из серебряной ленты шириной 3 см с крючочками, серебряная дротовая тордированная гривна, маленькое бронзовое височное кольцо с сомкнутыми концами и ожерелье из многогранной хрустальной округлой, сердоликовой призматической восьмигранной и трех голубоватых бисеринок (Падин 1976: 206-207). Отсутствие в комплексе золотостеклянных бус и наличие гривны с петлей на одном конце и с головкой в виде цветка на другой, аналоги которой М.В. Фехнер считает импортом из Финляндии (Фехнер 1967: 59), позволяет датировать его концом X – самым началом XI вв.

После включения Курского Посеймья в состав Древнерусского государства семилучевые височные кольца прекращают встречаться на его территории, однако продолжают своё развитие на Верхней Десне, откуда вместе с переселенцами попадают на южные (Гочево, Ницахи, Жовнино, Леплява), северные (Новгород, Усолье) и восточные (Крюковско-Кужновский могильник) окраины Русского государства, а так же проникают на территорию вятичей (Шейка III, Саввино, Деснинское селище, Старая Рязань), где становятся прототипом семилопастных височных колец (Шинаков 1980б:125).

В конце 980-х – начале 990-х гг. правитель Древней Руси берет под контроль и сухопутный торговый путь на Булгар, шедший по слабо залесённым водораздельным пространствам Днепра, Десны, Дона, Оки, Суры и Волги. Вероятно, переход сухопутной дороги в руки русского правителя произошел практически одновременно с возведением городов по Десне, Остру, Трубежу, Суле и Стугне в 988 г. Тогда же населенные “мужами лучшими от словен, и от кривичей, и от чуди и от вятичей” крепости могли появиться и в Курском Попселье, где временем правления Владимира Святославича датируется разгром Горналя и превращение Гочева в мощный пограничный форпост с разноплеменным гарнизоном (Шпилев 2003: 351).

В это же время на территориях к югу от Сейма появляются спиральные височные кольца и пластинчатые очелья[10], ставшие этноопределяющими украшениями северянских групп, обитавших в верховьях Сулы, Псла и Ворсклы в первой половине XI в. Единственной категорией женских украшений, продолжавших активно использоваться населением двух северянских анклавов, оказались дротовые браслеты с расширяющимися концами из серебра или билона.

К сожалению, для серьезного анализа и обобщений пригодны только погребальные комплексы Гочевского курганного могильника, что объясняется количеством изученных захоронений и качеством их научного описания. Именно поэтому все дальнейшие авторские построения базируются на анализе инвентаря, полученного при раскопках этого памятника Д.Я. Самоквасовым (1909 г.), П.С. Рыковым (1912 г.), В.С. Львовичем (1913 г.) и В.Н. Глазовым (1913 г.,1915 гг.)[11].

Характер содержащихся в гочевских комплексах предметов позволил выделить несколько групп захоронений, отражающих этапы развития погребального головного убора с очельем[12]. 

Группа I (15 комплексов) содержит только очелья[13]. Кроме них обнаружено 5 спиралевидных (1 погребение), 7 семилопастных (2 погребения) и 62 проволочных кольцеобразных (12 погребений: 40 браслетообразных[14] в 7 погребениях, 11 перстневидных в 6 погребениях, размер 11 в 3 погребениях не известен) височных колец. Несмотря на то, что последний тип колец преобладает, непосредственно у черепа их найдено лишь 36 экземпляров (8 погребений). При этом только 23 кольца (4 погребения) располагалось у висков. 4 (2 погребения) обнаружено на затылке и 9 (3 погребения) в районе уха и нижней челюсти. Последние, возможно, были вплетены в волосы, крепились на шелковых кистях или использовались в качестве серег. В двух погребениях по одному височному кольцу было найдено у правого локтя, 3 в 1 погребении – у фаланг правой руки и 25 колец (7 погребений) входило в состав нагрудных ожерелий.

Возможно, обнаруженные на груди кольца были соединены друг с другом и представляли собой украшение типа цепи (Рис.7, 2), так П.С. Рыков в кургане №41 отмечал наличие на ключице скелета пяти височных колец «составляющих как бы ожерелье» (Рыков 1912: 85-86). Аналогичное украшение было найдено и в погребении 2 кургана № 28 в Ницахах, где вокруг шеи скелета лежал «целый ряд разложившихся серебряных колец, продетых друг в друга в виде звеньев цепи» (Мельник 1905: 699).

Интересно отметить, что в погребениях с браслетообразными височными кольцами на груди полностью отсутствуют браслетообразные височные кольца у черепа и наоборот. Лишь в одном захоронении (курган № 41) кольца на груди и голове совмещались (присутствует так же кольцо на затылке), а в другом (курган LXXXV) височные кольца полностью отсутствовали.

В состав погребального инвентаря всех захоронений I группы так же входят стеклянные (стеклянные зонные, кольцеобразные, цилиндрические одноцветные (синие, желтые, зеленые), синие биконические, зонные орнаментированные (желтые с красной волной), ребристые цилиндрические, синие, зеленые, золото- и серебростеклянные лимоновидные пронизки, «треугольные» коричневые с желтыми глазками, синие белоромбические; золото- и серебростеклянные зонные, ребристые цилиндрические, цилиндрические, боченкообразные) и каменные (сердоликовые бипирамидальные и аметистовые) бусы, монетовидные и бубенчикообразные привески, бубенчики с крестообразной прорезью, 1 «аксельбант», браслеты (серебряные дротовые с расширяющимися концами, бронзовые с заходящими концами, бронзовый петлеконечный витой), перстни (проволочные, «усатые», ложновитые, пластинчатые орнаментированные, один красный стеклянный), шиферное пряслице раннего типа, пуговицы, круглая прорезная фибула, железные ножи и три дротовые плоско-треугольного сечения гривны, заходящие концы которых были оформлены в виде розеток.

  Типичным для I группы является комплекс вещей в который входят очелье, браслетообразные височные кольца у висков или на груди, ожерелье с золото- и серебростеклянными бусами, бубенчики на правой (в большинстве случаев) стороне груди, дротовые браслеты с расширяющимися концами и «усатые» перстни. Возможно, комплексы с подобным набором относятся к погребениям представительниц летописной «северы», хотя спиральные височные кольца встречены в этой группе лишь однажды, в кургане LXXXII (Рис.6)[15].

Необходимо отметить, что среди гочевских погребений с очельями достаточно высока доля захоронений (6 комплексов), принадлежащих представительницам отличных от местных северян этнокультурных образований. Три погребения (№1 и №106 Р 1912, №39 Г 1913) можно связать с женщинами из племенного союза радимичей. Они  выделяются характерными шейными гривнами и ожерельями, состоящими из зонных синих, зеленых и желтых стеклянных бус, в большинстве случаев чередующихся с бронзовыми бубенчикообразными привесками. Мелкие зонные бусы дополняются стеклянными синими белоромбическими, желтыми цилиндрическими, средними и крупными зонными синими (от одинарной до четверной) бусами. В одном из захоронений присутствовал «аксельбант», вероятно, так же появившийся в Гочево вместе с радимичами.

Обнаруженный в кургане №44 (Р 1912) бронзовый витой браслет с петлеобразными окончаниями характерен для вятических древностей XI – XIV вв. (Левашева 1967: 223), а орнаментированное семилопастное височное кольцо из кургана LVI (С 1909) типично для верхнедеснинских северян.

Подавляющее большинство[16] похороненных в курганах I группы женщин принадлежат к племенам, входивших в роменско-боршевскую культурную общность и, очевидно, родственницами «лучших мужей», переселенных на юго-восточную границу Руси в конце X в. Факт нахождения очелий в захоронениях представительниц верхнедеснинских северян, радимичей и, предположительно, вятичей, может свидетельствовать о включении переселенцев, принадлежавших к близкородственным этническим образованиям, в родо-племенные структуры гочевских северян и признании за ними статуса, которым те обладали в местах своего прежнего обитания.

В качестве иллюстрации вопроса о восприятии переселенцами элементов местного костюма уместно будет привести крайне любопытные материалы, полученные В.В. Хвойко при раскопках могильника у с. Броварки.

Для примера возьмем комплекс из кургана №4, в который входили серебряное очелье, спиральные височные кольца, два или три ожерелья, состоящие из рядов разной величины металлических бубенчиков, стеклянных и золотостеклянных бус. На правое плечо погребенной с головы спускался «аксельбант», рядом с которым расчистили круглую прорезную фибулу. На правой руке покойницы был надет бронзовый браслет, на пальцах по два кольца разного вида; около кисти правой руки лежал железный ножик, с обтянутой местами серебряной проволокой костяной ручкой, а в ногах – глиняное расписное яичко, украшенное разноцветной глазурью (Хвойко 1904: 44).

Броваркские комплексы считаются северянскими, однако курган №4 является ярким примером смешения двух разноэтничных наборов украшений, в котором радимические компоненты (крестопрорезная фибула, «аксельбант») дополнены южносеверянскими спиральными височными кольцами и пластинчатым очельем.

Еще одним отличием является ширина броваркских очелий, превосходящая северянские стандарты в 2 – 2,5 раза. Интересно отметить, что фрагменты единственного очелья «весьма широкого в сравнении с прежде найденными» из гочевского кургана № 106 (Р 1912) так же были обнаружены вместе с радимической гривной.

Любопытно и замечание В.В. Хвойко по поводу того, что на передней части обнаруженных им очелий «висело еще по несколько колец вперемежку с привесками из Cuprea moneta» (Хвойко 1904: 42). На фотографии погребения из кургана №5 достаточно ясно видно, что эти кольца с раковинами продеты в пробитые сквозь очелье отверстия (Рис.5, 1), что так же совершенно не характерно для северянских комплексов.

Все выше сказанное позволяет сделать вывод о том, что похороненные в Броварках женщины принадлежали к переселенным на юг радимичам, частично перенявшим местный комплекс украшений.

Так же вызывает сомнение и локализация исследователем некоторых украшений, в частности «аксельбантов». На дореволюционной реконструкции комплекса украшений из кургана №5, часто использующейся для иллюстрации посвященных северянским древностям материалов, «аксельбант» прикреплен к очелью (Рис.5, 2), что следует из прямого указания В.В. Хвойко (Хвойко В.В. 1904: 46). К сожалению, на помещенной в статье фотографии погребения «аксельбанта» нет, поэтому точное его местоположение установить не представляется возможным (Рис.5, 1). 

В кургане №4, судя по описанию, «аксельбант» был расположен аналогично – «на правое плечо погребенной спускалось с головы особое украшение в виде цепочки, от которой шло в разные стороны несколько других, оканчивающихся прорезным бубенчиком». Однако, на фотографии этого погребения (Рис.5, 4) четко видно, что основная часть «аксельбанта» размещается ниже фибулы, что, учитывая размеры украшения, говорит о его креплении не в районе виска, а на плече.

Об этом же свидетельствуют и все известные автору находки подобных украшений, четко локализующиеся находчиками на плечах и груди погребенных. Например, в Гочево П.С. Рыков в погребении 3 кургана №11 обнаружил на левой ключице скелета «железный предмет в виде дужки с тремя витой проволоки тяжами, к которым привешены два бубенчика, а к третьему тяжу прикреплено железное кольцо, держащее еще три тяжа, лежащих на левой плечевой кости. Здесь к тяжам прикреплены также 2 бубенчика, а к третьему среднему тяжу привешен полый яйцевидной формы шар с золотой насечкой … и с четырьмя глазками синего стекла по сторонам. Таким образом, получился как бы аксельбант, падавший с плеча на руку» (Рыков 1912: 25-26). Вдоль левой руки у плеча лежали и «аксельбанты», обнаруженные В.А. Падиным в курганах №4 и №5 Кветуньского могильника (Падин В.А. 1958: 222, 223). Интересно отметить отсутствие на гочевских и броваркских «аксельбантах» подвесок-оберегов, обязательно сопутствующих «аксельбантам» из Кветуньского могильника (Брянская обл., Россия).

Таким образом, на наш взгляд при реконструкции комплекса кургана №5 правильней помещать «аксельбант» на плече у женщины, а на голове изображать убор с жесткой основой, наиболее эффективный для фиксации такого широкого очелья (Рис.5, 3).

Еще одной ошибкой В.В. Хвойко является неправильное определение местонахождения сгибней головных венчиков, которые он помещал на лбу захороненных женщин.

Анализ погребального инвентаря гочевских захоронений позволяет ограничить время существования I группы концом X – первой четвертью XI вв. Об этом свидетельствует присутствие только в этих комплексах синих призматических белоромбических (курган №1 Р 1912, курган №39 Г 1913) и зонных желтых с красным волнистым орнаментом (курган №41 Р 1912) стеклянных бус, бытовавших на Руси в конце X – первой четверти XI вв. (Равдина 1979: 98; Щапова 1997: 85), а так же находка в кургане №58 (Р 1912) круглого красного стеклянного перстня с уплощенной внутренней стороной. Согласно Ю.Л. Щаповой, на территории Руси полные аналогии этому византийскому украшению были найдены только в Новгороде. Один из двух новгородских перстней датируется началом XI в. (25-й ярус, построен в 1006 г.), второй – третьей четвертью этого же столетия (22-й ярус, построен в 1076 г.). По мнению исследовательницы, немногочисленность и редкая схожесть гочевских и новгородских находок делает возможным предположение об изготовление этих предметов жившим в Киеве мастером-византийцем (Щапова 1972: 98). Поскольку продолжительность деловой активности мастера в средние века не превышала 25 – 30 лет (Щапова 1991: 159), время появления этих перстней так же укладывается в конец X – первую треть XI вв. Выпадение второго новгородского перстня в слой третьей четверти XI столетия могло быть обусловлено самыми разнообразными причинами субъективного характера (передача внутри семьи, случайная находка при нарушении культурного слоя и т.п.).

Таким образом, гочевские захоронения I группы, вероятней всего были совершены при Владимире Святославиче, но уже после крещения Руси, и в первые годы правления Ярослава Владимировича (до 1024 г.)[17]. Эту датировку подтверждает и погребальный обряд, свидетельствующий о распространении новых христианских традиций (ингумация, гробы) и приспособлении к ним старых языческих воззрений (присутствие в могилах золы и угля, богатый сопроводительный инвентарь, сожжение в гробу). 

Во II группе[18] (20 комплексов) в дополнение к очелью появляется еще один элемент погребального убора – головной венчик («наголовник»), представляющий собой перекрученную по всей длине тонкую серебряную проволоку, имеющую форму обруча с заходящими концами, один из которых недалеко от края расплющен и скатан в трубочку (рис.2, 1-2). Диаметр венчика колеблется в пределах 14-16 см, толщина проволоки – 0,3-0,5 см, длина назатыльника – 8-10 см, ширина – 5-6 см. Вес хранящихся в фондах КГОМА экземпляров с сохранившимися назатыльниками – от 34,8 до 40,8 (34,8; 36,5; 36,8; 37,5; 38,3; 40,8) граммов. Однотипность параметров венчиков и очелий делает возможным предположение о наличие общего стандарта при их изготовлении. Индивидуальная же подгонка под определенный размер производилась при помощи фиксирования концов нитью или лентой.

После появления головных венчиков наблюдается исчезновение затылочных височных колец. Вероятно, это было связано с тем, что крепившиеся к ним ранее украшения стали помещать в пластинчатые назатыльники, внутри которых исследователи не раз находили остатки полотняных нитей.

Если Д.Я. Самоквасов, П.С. Рыков, В.С. Львович и В.В. Хвойко однозначно считают венчики головными украшениями, то В.Н. Глазов, В.В. Седов, В.А. Падин и А.А. Моруженко относят «скрученное из серебряного дрота и с широким лотком в виде тонкой трубки» изделие к шейным гривнам (Седов 1982: 140; Падин 1958: 226; Моруженко 1977: 344).

Действительно, головной венчик практически аналогичен бытовавшим в VIII в. на Днепровском Левобережье гривнам с седловидным завершением (клад у с. Андрияшевки Сумская обл., Украина. 2002 г.), также характерным для древностей Латгалии VIII – X вв., однако изображения захоронений в «Дневниках» Д.Я. Самоквасова и П.С. Рыкова убедительно свидетельствуют о нахождении венчика или под черепом, или на нем, причем иногда в непосредственной близости с очельем (рис.2, 3-4). Так, при исследовании гочевского кургана №54 П.С. Рыков отмечал, что «на затылке черепа сходятся вместе, направляясь на лоб, венчик и наголовник» (Рыков 1912: 102-103).

Согласно Е.А. Шинакову, «венчик с загибом … появляется в дополнение к очелью где-то в середине XI в.» (Шинаков 1980а:.27). При этом исследователь ссылается на то, что почти полная аналогия крестика «корсунского» типа из сопроводительного детского захоронения в кургане XXXVII (С 1909) была найдена в Новгороде «в ярусе середины XI в. (до 1058 г.)» (Шинаков 1980а:.26). Однако, дату появления головных венчиков, можно немного удревнить, отнеся ее ко второй четверти XI в., т.к. согласно более точным данным А.Е. Мусина, этот крест был обнаружен «на Ильинском раскопе (31 – 137) в слое 30 – 40-х гг. XI в.» (Мусин 2002: 152).

В комплексах группы II присутствуют спиральные (8 в 2 погребениях), семилучевые (4 в 2 погребениях) и проволочные кольцеобразные (87 в 19 погребениях) височные кольца. Среди последних 40 экземпляров в 10 погребениях обнаружены на груди, 1 найдено на поверхности кургана, 1 – у ступни, 1 – у левой руки и 44 в 12 погребениях – у черепа. Более дробная локализация местоположения колец у черепа затруднена, но как и раньше, часть их могла использоваться в качестве серег (например, курганы XXXVII, XXXVIII, CCLX, №35 и др.). Как и в предыдущей группе, комплексы с браслетообразными височными кольцами на груди практически не пересекаются с комплексами, где височные кольца располагались на голове. Лишь однажды, в кургане XLIII (С 1909), находившееся у головы браслетообразное кольцо с тремя посеребренными бусами (вероятно, серьга – А.Ш.) сочеталось с четырьмя браслетообразными кольцами на груди.

В инвентаре так же присутствуют подвески (в том числе монетовидные брактеаты немецких денариев X – XI вв.), крестопрорезные бубенчики, перстни, серебряные дротовые с расширяющимися концами браслеты, «круглая пряжка под черепом» и железные ножи. Гривны и «аксельбанты» исчезают, уменьшается количество браслетов и сужается их ассортимент.  

В ожерельях группы полностью господствует комплекс из золото- и серебростеклянных бус разных типов, дополненных стеклянными синими прозрачными биконическими, «треугольными» коричневыми с желтыми глазками, зонными, зелеными ребристыми, каменными аметистовыми и сердоликовыми (круглыми, призматическими и бипирамидальными) бусами. Показательно отсутствие стеклянных бус ближневосточного происхождения, полностью замещенных византийским и среднеазиатским импортом и ожерелий из зонных бус с бубенчикообразными привесками, возможно, собиравшимися в Киеве[19].

О более поздней дате существования II группы могут свидетельствовать и интересные закономерности в размещении спиральных и семилучевых височных колец. В одном случае 6 спиральных колец были повешены (курган XLII) прямо на венчик, в другом (курган CXIII) два кольца располагались у девочки около ушей. Три семилопастных кольца в кургане CCLX (С 1909) были обнаружены на груди покойной, и лишь в кургане №59 (Р 1912) такое же кольцо расчистили под бревнами погребального костра слева от черепа. Т.е. в трех из четырех случаев спиралевидные и лучевые височные кольца размещались с явным нарушением устоявшихся традиций (надеты на венчик) или на несвойственных им местах (в ушах или на груди), что может свидетельствовать о процессе размывания жестких норм их ношения и постепенном отказе от их употребления.

Существование гочевских комплексов II группы, возможно, совпадает со временем правления на Днепровском Левобережье Мстислава Владимировича (1024 – 1036 гг.). Как известно, северяне выступили в разгоревшемся между Ярославом и Мстиславом конфликте на стороне последнего, а присутствие их ополчения на поле боя у Листвена в 1024 г. сыграло решающую роль, дав возможность Мстиславу разгромить по частям войско своего брата и одержать блестящую победу. Конфликт между сыновьями Владимира I закончился подписанием Городцовского мира (1026 г.) и разделом княжества по Днепру, после чего «затихли усобица и мятеж, и была тишина великая в стране».

Судя по всему, правление Мстислава принесло состояние «тишины» и подвластным ему гочевским северянам. В комплексах II группы полностью исчезают иноэтничные компоненты. Исключение составляют лишь два захоронения с височными кольцами «кветуньского» типа, причем оба совершены по обряду частичного кремирования. Это может свидетельствовать о том, что и при Мстиславе в Гочево продолжали пребывать переселенцы из северных регионов его державы, но были ли они перемещены сюда насильно или попали по личным причинам установить пока не возможно.

Вероятно, очелья и венчики были не просто украшениями, а являлись определенными индикаторами социального положения их обладательниц. Некоторые исследователи жестко связывают их с определенными возрастными группами. Так, В.П. Левашева считала, что «находки в Гочеве пластинчатых и проволочных венчиков в могилах   девочек подтверждают давно уже высказанное исследователями положение, что венчик был головным убором девушек» (Левашева В.П. 1968: 97). Однако, как раз для Гочевского курганного могильника возрастной признак (особенно в группе II) не является определяющим, так как здесь зафиксированы не только погребения ребенка с не заросшими черепными швами (CXIII С 1909), но и женщин с детьми (XXXVII С 1909; XLIV С 1909; 60 Р 1912) и старух (№35 Р 1912; №106 Р 1912;). Объединяет же все эти захоронения наличие в составе инвентаря каждого из них очелий или очелий и венчиков, а также относительно небольшой (конец X – начало XII вв.) период существования этих комплексов. В свою очередь, это может свидетельствовать о принадлежности их владелиц к определенной социальной прослойке, предположительно, занимающей достаточно высокое положение в иерархии местного общества. Возрастным же индикатором могли служить не отдельные элементы, а общий вид головного убора, полностью закрывавшего голову замужней женщины и оставлявшей непокрытыми волосы девочек и девушек.  

Высокое социальное положение захороненных в курганах с комплексами I и II групп женщин может подтверждать и богатство их погребального инвентаря. Общий вес стандартного погребального набора серебряных украшений I группы (очелье, несколько перстнеобразных височных колец, перстень, два браслета) достигал 80 граммов, из которых 40 % приходилось на медь и свинец, а 60 % (48 граммов) на серебро. Кроме ювелирных украшений в 12 погребениях I группы было также найдено 1039 бус (в трех захоронениях их количество неизвестно). По мнению Й. Херрмана, одна стеклянная бусина по стоимости соотносилась со шкуркой куницы или 3-х граммовым серебряным дирхемом (Херрман 1986: 81). Если эти расчеты верны, то цена среднего ожерелья I группы составляла 86 дирхемов (258 граммов серебра), а общая стоимость погребального инвентаря достигала 306 граммов серебра. Согласно вычислениям С. Табачиньского, во второй половине X в. на это можно было приобрести 2 лошади (по 150 г), 6 волов (по 50 г) или 30 свиней (по 10 г), а в XI в. –  2 меча (по 125 г), 6 наконечников копий (по 50 г) или 306 ножей [25. С.81]. С появлением головного венчика удельная доля серебра в украшениях II группы повысилась еще на 24 грамма.

Таким образом, местная племенная знать не только составляла значительный количественный процент среди гочевской аристократии, но и была достаточно обеспеченной материально, вероятно, за счет участия в торговых операциях на этом участке южнорусской границы.

 После смерти Мстислава Владимировича (1036 г.) Днепровское Левобережье вновь возвращается под власть Ярослава Мудрого. Этот период знаменуется новыми массовыми переселениями в южные районы бывшей Северской земли колонистов из подвластных великому князю районов и изменениями в сложившемся ранее наборе украшений.

Их отражением в Гочево стало исчезновение из погребального костюма взрослой женщины спиралевидных[20] и семилучевых височных колец, отказ от очелий и практики размещения браслетообразных колец на груди, возвращением гривен, «аксельбантов» и ожерелий с бубенчикообразными подвесками.

Изменения не коснулись лишь головного венчика. Погребения с его присутствием  были обнаружены в Гочево (15 комплексов)[21], Глинске (курган №1 группа 2), Броварках (3 захоронения) и Горнале (курган №11). Интересно отметить, что в если в Глинске и Броварках венчики сопровождались спиральными кольцами, то в Горнале это украшение найдено вместе с бронзовым кольцом с «подвескою, свитою узлом из тонкой проволоки» и «сережкой из проволоки, с одного конца расширенной и загнутой ушком» (Самоквасов 1908: 214-215), т.е. височным кольцом с эсовидным завершением, являвшемся характерным украшением западных славян и населения Киевского Правобережья.

Существование головного венчика прослеживается в гочевских комплексах вплоть до начала XII в., когда исчезает курганный обряд захоронения. Вероятно, тогда же в районах лежащих южнее Сейма завершается бытование последних археологически уловимых украшений связанных с эволюцией южносеверянского погребального головного убора, а материальная культура обитателей Днепровского Левобережья становится полностью идентична древнерусской. 

Список сокращений

Г 1913 – Глазов 1913 г.

Г 1915 – Глазов 1915 г.

КГОМА – Курский государственный областной музей археологии

Л 1913 – Львович 1913

НА КГОМА – Научный архив КГОМА

Р 1912 – Рыков 1912

ИИМК – Институт истории материальной культуры (Санкт-Петербург)

Литература

Глазов В.Н. 1915. Отчет о раскопках Гочевского могильника в 1915 г. // Рукописный архив ИИМК. Ф.1. Д.93 за 1915 г.

Голубева Л.А., Варенов А.Б. 1993. Новое об огнивах с бронзовыми рукоятями // Российская археология, №4, с.94-109.

Григорьев А.В. 1991. О датировке Полтавского клада // 100-рiччя Полтавського краэзначного музею. Ч.2. Археологiя Полтавщини. Полтава, с.85-87 

Дневник раскопок в окрестностях с.Гочева, Обоянского уезда, Курской губернии, произведенных проф. Д.Я. Самоквасовым в августе 1909 г. 1915. М.

Енуков В.В. 2002. Посемье и семичи (по данным письменных, археологических и нумизматических источников) // Очерки феодальной России. Вып. 6. М., с.3-46

Засурцев П.И. 1949. Опись находок. Липинские курганы. 1949 г. // НА КГОМА. VI-23

Левашева В.П. 1967. Браслеты // Очерки по истории русской деревни X – XIII вв. Труды ГИМа. Вып.43. М.

Левашева В.П. 1968. Венчики женского головного убора из курганов X – XII вв. // Славяне и Русь. М.

Мельник Е.Н. 1905. Раскопки курганов в Харьковской губернии 1900 – 1901 гг. // Труды XII Археологического съезда в Харькове. 1902 г. Т.I, М., с.673-702.

Моруженко А.А. 1977. Исследования в бассейне Ворсклы // АО 1976 года. М., с.343-344 

Мусин А.Е. 2002. Христианизация Новгородской земли в IX-XIV веках. Погребальный обряд и христианские древности. Спб.

Орлов Р.С. 1994. Серебряные украшения северян Курского Посемья // Проблеми ранньослов?янськоi I давньоруськоi археологii Посей?мя. Бiлопiлля, с.50-51.  

Падин В.А., 1958. Материалы из раскопок Кветуньских курганов Х-XIII вв.// Советская археология, №2, с.218-226.

Падин В.А. 1976. Кветуньский древнерусский могильник // Советская археология, №1, с.197-210.    

Раскопки Е.Н. Мельник близ с.Ницахи Ахтырского у. // Каталог выставки XII Археологического съезда в г.Харькове. 1902. Харьков, с.92-98.

Равдина Т.В. 1979. Погребения с древнерусскими сребренниками // Советская археология, №3.

Рыков П.С. 1912. Дневник раскопок курганного могильника близ Городища с.Гочева Обоянского уезда Курской губернии, произведенных на средства Императорской археологической комиссии в июне – июле 1912 г. // Рукописный архив ИИМК. Ф.1. Д.116 за 1912 г.

Сабурова М.А. 1975. О женских головных уборах с жесткой основой в памятниках домонгольской Руси // КСИА. Вып. 166. М., с. 18-22.

Самоквасов Д.Я. 1908.  Могилы Русской земли. М.

Седов В.В. 1982. Восточные славяне в VI-XIII вв. Археология СССР, М., «Наука».

Фехнер М.В. 1967. Шейные гривны // Очерки по истории русской деревни X-XIII вв. Труды ГИМа. Вып.43. М.

Халиков А.Х., Безухова Е.А. 1960. Материалы к древней истории Поветлужья. Горький.

Хвойко В.В. 1904. Раскопка могильника при с.Броварки, Гадячского уезда, Полтавской губ. // Труды Московского археологического общества. Древности. Т.XX. Вып. II. М., с.40-48.

Херрман Й. 1986. Славяне и норманны в ранней истории Балтийского региона // Славяне и скандинавы. М.

Шинаков Е.А. 1980а. Население междуречья Десны и Ворсклы в конце X-первой половине XIII века // Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. На правах рукописи. М. НА КГОМА

Шинаков Е.А. 1980б. Классификация и культурная атрибутация лучевых височных колец // Советская археология, №3, с.110-127.

Шинаков Е.А. 1991. “Восточные территории” Древней Руси в конце X-начале XIII вв. (этнокультурный аспект) // Археология славянского Юго-Востока. Воронеж.

Шпилев А.Г. 2003. Курские клады куфических монет и северянское Посеймье // Куликово поле. Исторический ландшафт. Природа. Археология. История. В двух томах. Т. I. Тула, с.344-362

Шпилев А.Г. 2005. Погребения с головными венчиками и очельями как показатели этнокультурных и политических процессов на Верхнем Псле в XI в. (по материалам Гочевского курганного некрополя) // Куликово поле и Юго-Восточная Русь в XII-XIV вв. Тула, с.192-215. 

Щапова Ю.Л. 1972. Стекло Киевской Руси. М.

Щапова Ю.Л. 1991. Византия и Восточная Европа. Направление и характер связей в IX-XII вв. (по находкам из стекла) // Византия. Средиземноморье. Славянский мир. М.

Щапова Ю.Л. 1997. Украшения из стекла // Древняя Русь. Быт и культура. Археология. М.

Web design - ©  Волобуев С.С. (Сигурд Хёдинсон), 2006г.